По стопам графа Бенкендорфа
- Подробности
- Создано 05 Август 2014
Мнение обозревателя
Первая Мировая — последняя для Российской империи
Известен довольно правдоподобный исторический анекдот, переданный близким знакомым Петра Чаадаева, объявленного сумасшедшим за его «Философическое письмо», нелестно рисующее положение России. Однажды, защищая Чаадаева от обвинений в антипатриотизме, граф М.Ф. Орлов сказал шефу III Отделения и корпуса жандармов графу А.Х. Бенкендорфу, что на счет Чаадаева все ошибаются – «он суров к прошедшему России, но чрезвычайно много ждет от ее будущности». На что Бенкендорф будто бы ответил: «Прошлое России блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается ее будущего, оно превосходит все, что может представить себе самое смелое воображение. Вот, дорогой мой, с какой точки зрения следует понимать и описывать русскую историю».
Бенкендорф не был историком. Он был чиновником, ответственным за «внутреннее спокойствие» страны, точнее говоря, за спокойствие правящего в стране класса. И с этой своей охранительной точки зрения он был прав. Другое дело, что охранитель, даже когда он рассуждает об истории, не замечает ничего, кроме текущего момента. Безнаказанной такая позиция не остается, что и показала российская история после Николая I.
Президент Путин, будучи сотрудником госбезопасности, глядит на отечественную историю точно так же, как Бенкендорф. Свидетельством тому – его речь 1 августа при открытии памятника «Героям Первой мировой войны» на Поклонной горе. Поскольку точка зрения президента обязательно ляжет в основу соответствующей главы будущего единого учебника российской истории, к ней следует внимательно присмотреться.
Вот основные тезисы его речи. Трагедия войны «напоминает о том, к чему приводят агрессия и эгоизм, непомерные амбиции руководителей государств и политических элит». На этом фоне только царское правительство не было подвержено, согласно Путину, этим пагубным страстям. В процессе возрождения исторической правды нам будто бы «открывается сама роль России в то сложное, переломное для мира время, особенно в предвоенный период. Он отчетливо отражает определяющую черту характера нашей страны, нашего народа. На протяжении многих веков Россия выступала за крепкие и доверительные отношения между государствами. Так было и накануне Первой мировой, когда Россия сделала всё, чтобы убедить Европу мирно, бескровно решить конфликт между Сербией и Австро-Венгрией. Но Россия не была услышана, и ей пришлось ответить на вызов, защищая братский славянский народ, ограждая себя, своих граждан от внешней угрозы». Посему Россия «была вынуждена вступить в Первую мировую войну» и «выполнила свой союзнический долг». «Весь мир услышал о легендарном Брусиловском прорыве». «Однако эта победа была украдена у страны. Украдена теми, кто призывал к поражению своего Отечества, своей армии, сеял распри внутри России, рвался к власти, предавая национальные интересы».
Нетрудно заметить, что бо¢льшая часть президентских исторических оценок заимствована из белоэмигрантской литературы, пытавшейся задним числом объяснить и оправдать провал и царизма, и Белого движения. Мол, прошедшее было блестяще, будущее обещало превзойти самое смелое воображение, да только вот «национал-предатели» украли победу и помешали более чем великолепному настоящему.
Однако существуют и другие исторические оценки, вынесенные не задним числом, а в самый разгар событий, – оценки, проливающие свет на то, КТО конкретно «крал победу». К концу августа 1916-го брусиловское наступление выдохлось. А в середине октября в швейцарской прессе появились «утечки», что между Россией и Германией ведутся переговоры о сепаратном мире. 6 ноября в центральном органе РСДРП(б), газете «Социал-демократ», вышла статья Ленина с подробным разбором этих слухов.
Чтобы разобраться в вопросе о сепаратном мире, подчеркивал Ленин, следует исходить не из слухов, а из непреоборимо установленных фактов политики за последние десятилетия. Первая мировая война порождена давними империалистскими отношениями между великими державами, причем на первом месте стоят в ней два столкновения. Первое – между Англией и Германией. Второе – между Германией и Россией. Эти три державы являются главными величинами в настоящей войне, остальные – несамостоятельные союзники.
Наряду со столкновением разбойничьих «интересов» России и Германии существует не менее – если не более – глубокое столкновение между Россией и Англией. Задача империалистской политики России, определяемая вековым соперничеством и объективным международным соотношением великих держав, может быть выражена так: «при помощи Англии и Франции разбить Германию в Европе. А затем при помощи Японии и той же Германии разбить Англию в Азии».
И к завоеванию Константинополя, и к завоеванию все большей части Азии царизм стремится веками, причем Англия выступала более долго, более упорно и более сильным противником этих стремлений, чем Германия. Поэтому со стороны России дело обстоит так, что царизм предпочел бы, конечно, сначала вполне разбить Германию, чтобы взять как можно больше, и всю Галицию, и всю Польшу, и всю Армению, и Константинополь, и добить Австрию и т.д. Тогда было бы удобнее при помощи Японии повернуть против Англии. Но сил, очевидно, не хватает. В этом гвоздь. Спор между либеральной буржуазией и царской камарильей идет только из-за того, когда и как повернуть от борьбы против Германии к борьбе против Англии. Только из-за того, когда и как! А решение этого, единственно спорного между милыми дружками, вопроса зависит от военных и дипломатических соображений, которые полностью известны только царскому правительству, а милюковым и гучковым – только на одну четверть.
Если царизм убедился, что даже при всей помощи со стороны либерального общества при данном состоянии военных сил нельзя добиться большего, нельзя сильнее победить Германию или это непомерно дорого стоит, тогда царизм не может не искать сепаратного мира с Германией. Если мы погонимся за чересчур большой добычей в Европе, то мы рискуем обессилить свои военные ресурсы окончательно, не получить почти ничего в Европе и потерять возможность получить свое в Азии – так рассуждает царизм и рассуждает правильно с точки зрения империалистских интересов. Рассуждает правильнее, чем милюковы и гучковы.
Ленинский анализ полностью подтвердился к зиме. Подозрения о сепаратном мире переросли в уверенность. И со стороны октябристско-кадетской буржуазии последовали ответные меры. Главный в ближнем кругу царя сторонник сепаратного мира с Германией, Григорий Распутин, был убит. Далее в военно-промышленных и генеральских кругах составился план дворцового переворота с целью отстранения Николая и замены его регентом Михаилом. Скорее всего, этот план так бы и остался на стадии разговоров, не подоспей стотысячные рабочие забастовки и массовые волнения городских низов в Петрограде. На их волне не только был низложен НиколайII, но и рухнуло все царское самодержавие.
Теперь вернемся к периоду между остановкой Брусиловского прорыва и Февральской революцией. Любимой мантрой белоэмигрантской, а теперь и российской прессы является утверждение, что революция сорвала тщательно готовившееся новое наступление. Это ложь, опровергаемая фактами. Все обстояло с точностью до наоборот. «Украсть победу» намеревался именно царь, а главная внешнеполитическая цель февральских буржуазных и мелкобуржуазных революционеров заключалась в том, чтобы предотвратить заключение царем сепаратного мира с Германией и начать новое наступление.
И оно началось 18 июня 1917 года. В тот день военный и морской министр Керенский провозгласил: «Сегодня великое торжество революции, Русская революционная армия с огромным воодушевлением перешла в наступление». А три недели спустя командующий Юго-Западным фронтом Корнилов телеграфировал Временному правительству: «Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования».
Выходит, царь знал, что делал, ибо ему, в отличие от милюковых, гучковых и керенских, была хорошо известна вся правда о состоянии армии, о военном и экономическом положении России в целом – солдаты воевать не хотят, а экономика на грани краха. Эта правда открылась Временному правительству лишь месяцы спустя, но все его усилия исправить положение вели лишь к обратному результату.
К чему же Путину сегодня рисовать благостную картину кроткой и миролюбивой царской России, невинно пострадавшей от злокозненных большевиков? Очевидно, из соображений «государственной пользы». Но весь вопрос в том, в чем состоят эти соображения. Широко известны слова, приписываемые разным политикам: «Права моя страна или неправа, но это – моя страна!» Это какой-никакой, но все же патриотизм. Когда же эти слова перетолковываются в том смысле, что «это моя страна – и поэтому она всегда права», то это, извините, уже не патриотизм, а шовинизм. Первое толкование оставляет возможность исправить неправоту своей страны. А второе – наглухо закрывает такую возможность, ведет в тупик. Есть история как наука и есть история как «политика, опрокинутая в прошлое». Когда политическая концепция истории выдается за научную, это опасно. Опасно прежде всего для того, кто совершает такую подмену. Можно оказаться столь же «успешным» пророком, что и граф Бенкендорф, не говоря уже о более близких к нашему времени охранителях.
Александр ФРОЛОВ
http://www.sovross.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=597491
[05/08/2014]
